Глава 11.

Они встретились на углу Петровки и Рахмановского переулка, в непосредственной близости от весьма злачных мест, разумеется, если исключить московскую городскую Думу.

– Судя по твоему предложению, у меня есть выбор? – осведомился Грязнов.

– С непременным условием, что нам будет обеспечена абсолютная недосягаемость.

– Задачка не из трудных. Как тогда насчет «Узбекистана»? Карман потянет?

– Если у тебя совесть осталась – потянет.

– Тогда пошли, – сделал широкий, приглашающий жест Грязнов. – Но чтоб не путать съедобное с несъедобным, чего-нибудь расскажешь? Или мне тебя обрадовать подозрениями?

– Ты обрадуешь, как же!

– Предлагаю срочно брать Воробьева и Криворучко и порознь допросить. Проверили: Воробьев сегодня на службе. Криворучко – в отгуле. Артюша этот – телок, ему опасно поручать подобных асов, схавают и кости забудут выплюнуть. Пусть под Колиным прикрытием поработает немного. Значит, зовем капитана. Артюша его допросит на месте, а потом, когда тот успокоится, Коля его к тебе привезет. Ну а уж ты постарайся, не осрами мои седины…

– Как прикажете, полковник! – засмеялся Турецкий.

– И еще одну акцию я провел без твоего на то разрешения. Позвонил в штаб, и мне помогли узнать, где обитает этот самый Криворучко, поскольку прописан он в общежитии, где, как ты понимаешь, благополучно отсутствует. Ладно, не буду перебивать аппетит. Родом он из-под Можайска, есть такая деревушка, говорят, в три избы, Бараново называется. Вот там у него домик. То ли собственный его, то ли родня проживает. Словом, позвонил я в Можайск, напряг опера, хорошего человека, и по-приятельски попросил послать ребят к этому Криворучко, узнать, дома ли, и если там, то поболтать с ним, попридержать, чтоб не почуял интерес к себе и не удрал. Да, кстати, если тебя Костя спросит, то учти, я просил его выдать моим оперативникам санкции на обыск у обоих. И сослался на договоренность с тобой. Ты, надеюсь, не возражаешь?

– Артист ты, Славка! – вздохнул Турецкий. – Как я теперь могу возражать-то? Дело сделано.

– Ребята уже в пути. Но ты же сам знаешь – дорога постоянно ремонтируется, то да се, в общем, никак не меньше часа. До места. Думаю, пока мы с тобой перекусим, они уже что-нибудь сообщат. Вот, собственно, и все, что я успел сделать за полдня. Немного, конечно… А ты, говоришь, писал все?

– У нас серьезная утечка, Славка, – мрачно сказал Турецкий. – И самое поганое – не знаю, на кого грешить…

Александр рассказал о ночном звонке, но упор сделал на довольно полной информированности некоего Сергея Никитовича.

– Ну информаторов-то у нас достаточно было, – после недолгого раздумья заметил Грязнов. – Один «индюк» чего стоит! Я, к сожалению, этих юношей не знаю… Артюша вроде и не дурак, но, может, притворяется? А мы его сегодня на Воробьеве и проверим. Другой – Парфенов, опять загадка.

– Игоря я немного знаю, – заступился Турецкий. – Звезд с неба не хватает, но, по-моему, парень предельно честный. И семья у него вполне пристойная. Отца его покойного ты должен был знать. Он у нас государственное право читал.

– Ах вот откуда!… А что, Василий Евгеньевич был очень… я бы даже сказал: скрупулезно честным человеком. Если сын в отца?…

– Будем надеяться, – улыбнулся Турецкий. – А скажи-ка мне, что ты знаешь об Ивасютине?

– Ничего. Я имею в виду – компромат. Поинтересуюсь, как говорится, в свете вновь открывшихся обстоятельств. А Греков – что?

– Честный неудачник.

– Да-а-а… – Славка почесал затылок. – Ну и компанию ты себе набрал, однако… Стой, а Лильку-то ты куда девал? Чего я ее сегодня не видел? Хотел было спросить, да забыл.

– А у нее, как объяснил мне вполне доходчиво Константин Дмитриевич, нечто вроде смотрин. Одним словом, по ходатайству известного тебе лица мадам Федотова получила три дня на устройство личных дел. Теперь это называется – по семейным обстоятельствам. Вопросы есть?

– Есть мнение: кажется, мы с тобой недооценили потенциальной мощи одного генерала. А вопросы – какие ж теперь вопросы? Впрочем, если тебя интересует мое мнение обо всей этой истории, то могу предугадать лишь одно: мадам не успокоится на достигнутом. И первой ее сладкой жертвой будет непременно один знакомый мне «важняк». Не в обиду генералу будь сказано. Ну а себя я не льщу надеждой. Еще посмотрю.

– Я знаю, что ты нахал, Грязнов. Но верный друг. И всегда уступишь первый ход товарищу. Уважаю! – И они оба расхохотались…

Первая половина обеда прошла в молчании, поскольку баранья шурпа, которую по великодушному разрешению Турецкого выбрал Грязнов, была не просто хороша, а восхитительна. А жирный молодой барашек, из которого факир-повар сотворил неподражаемый буглама-кебаб, по мнению знатока узбекской кухни Грязнова, скорее всего, еще полчаса назад блеял в подсобке ресторана. В общем, легкий перекусон, как заметил Турецкий, кажется, удался.

За десертом снова вернулись было к вопросу о дальнейшей судьбе следователя Лилии Федотовой – о чем же еще и рассуждать-то сытым мужикам, как не о красивой бабе, – но тема завяла сама собой. Мозги были заняты совсем другими проблемами. И одна из них – кто стукач – показалась даже не самой главной.

– Мы можем на время сузить круг, – сказал Турецкий. – И соорудить для каждого по маленькой «дезе»… И не забудь про информацию об Ивасютине.

– Только после сообщения из Главного управления.

– Не густо, прямо скажем… Впрочем, вчерашний звонок вполне мог оказаться и результатом совещания у Кости. По команде доложили, что Турецкий отобрал нужных следаков и отправился знакомиться с материалами. А какой-нибудь хрен на вахте время от времени информировал: нет, еще сидит – читает. И наконец: вышел. Но связь у них, Славка, куда нашим! Он меня по монитору вел, туда не надо, там «разборка», езжай направо…

– Так это через спутник, – Грязнов пожал плечами. – Тайны-то никакой нет, о подобном я уже слышал. Но вопрос можно поставить иначе: у кого такая система слежения имеется? Ответ знаешь?

– Ну?

– Либо у чекистов, либо у военных. У наших точно нет. Причем не исключаю, что эта система имеется в единственном экземпляре. Иначе бы обязательно просочилось.

– Но вот же и просочилось, как ты заметил!

– Это значит, что на тебя глаз положили всерьез, если решились на такой шаг. При всех твоих недостатках, Саня, – улыбнулся вдруг Грязнов, – у тебя имеется для общественности один очень серьезный плюс: если даешь слово, то держишь его, даже во вред себе самому. Достоинство не модное нынче, но для людей, скажем так, определенной закалки – несомненное. – Слава помолчал и вдруг добавил:– Вроде выгребной ямы: валю туда, чего хочу, а за экологические последствия не беспокоюсь. Вот и они не боятся…

Турецкий расхохотался.

– Ну, Славка, с тобой действительно не соскучишься. Ты, оказывается, еще и философ!

– Можно подумать… – добродушно пробурчал Грязнов. – Но интерес может оказаться и на стыке этих двух ведомств. Подумай, ты в политике посильнее будешь, чем некоторые философствующие менты…

– Гляди, задело! – Турецкий неожиданно для себя оценил Славкину проницательность и подумал, что ведь не зря, наверное, давал по факсу столь странное задание Костя, что-то же за этим должно было стоять. Хотя на все вопросы Турецкого Меркулов отделывался намеками: газеты, мол, читай. А чего теперь читать-то, если и так все ясно: речь на лыжной прогулке шла об украденных уникальных книгах, скрипках и тому подобном. А цифры, записанные на листке из блокнота, могли обозначать либо время, либо сумму, либо, наконец, и то и другое. Или вообще нечто иное, пока не поддающееся расшифровке ввиду отсутствия информации. Но все встало бы на места, если бы удалось идентифицировать голос ночного «доброжелателя».

– Это не Ястребов, во всяком случае… – сказал Турецкий. – Уж его-то голосище отличишь от любого.

– А он, насколько мне представляется, и не умеет вести беседы душеспасительного плана… Ты говоришь, он – этот твой – сожалел о содеянном?