– Вы обещали не задавать вопросов.

– Хорошо! – решительно сказал Чуланов. – Кладите трубку. Я вам перезвоню.

Телефон зазвонил через пять минут.

– Константин Дмитриевич? Игорь Сергеевич примет вас… сейчас семнадцать сорок… значит, в восемнадцать тридцать пять. На Мясницкой, знаете? Вас встретит порученец. Всего доброго…

За вычетом дороги – то есть плотного потока транспорта, слякоти и хождений туда-сюда – имелось в запасе минут пятнадцать. Их тоже можно было употребить для дела.

Грязнов откликнулся сразу.

– Как наши дела, Вячеслав? Что с библиотекой?

– Тебя интересует Сиротин или его шеф?

– Оба, но первый – больше. Материалы, что я тебе дал, пригодились?

– Ага. Докладываю. Сиротин только что покинул меня. Я не хотел беседовать с ним в его конторе и предложил нейтральную территорию.

– То есть свой кабинет, так?

– Точно, Костя. Странно другое: он охотно принял.

– В каком смысле?

– Ну, ты понимаешь, есть вещи… обстоятельства там, в которых не рекомендуется проявлять инициативу, пока не станет ясна расстановка сил…

– Этот предмет проходят во всех военных учебных заведениях. Продолжай.

– Ничем тебя не удивишь… В общем, Костя, используя некоторые тактические наработки в этом плане нашего общего друга Александра Борисовича, а также постоянно ссылаясь на его профессиональный и человеческий авторитет, я выяснил, что у нашего полковника имеется семья, в которой дети, несмотря на то, что они уже взрослые, относятся к нему с почтением…

– Почему – «несмотря»?

– А ты мне можешь привести десяток подобных примеров? То-то. Есть и некоторые другие привязанности. Ну, поговорили мы с ним как два нормальных мужика, оба в одном звании, обоим, извини, бабы нравятся. А тут еще и бутылочка в сейфе нашлась. Сам понимаешь, из вещдоков… Словом, пришли мы оба к выводу, что ему нет никакого смысла нарушать свое семейное и мужское статус-кво. Сашка говорил, но я уже забыл, как точно перевести. В общем, обычный жизненный порядок. Ну а поскольку договор – дело железное и после него и нашим и вашим не получится, он – чуть не сказал: мамой поклялся, хотя он и мог бы, – обещал выдать мне такие материалы, после ознакомления с которыми, Костя, я обязательно привезу в свою управу одного бывшего генерала. И еще кой-кого…

– Ты в этом уверен?

– Стопроцентно. Или я вообще никогда ни черта не понимал в людях.

– Мне бы твою уверенность… Где будешь вечером?

– Скорее всего, дома… Хотя… да, дома.

– Пусть все твои парни – все, понял? – побудут эти дни на связи. Ну, день-два.

– А что, нужда такая? – забеспокоился Грязнов.

– Нет, Вячеслав. Просто мне понравился твой опыт ночных посещений. Думаю, он может пригодиться и в дальнейшем. Я сейчас еду к Афанасьеву. На Мясницкую. Догадываешься зачем?

– А как же! Решил небось сам стать президентом. За поддержкой. Так?

– Так.

Глядя в красное, заплаканное, некрасивое лицо дочери, Чуланов недоумевал: как может родное дитя с таким остервенением бросать в лицо отцу страшные обвинения! Он старался, как мог, едва не становясь на колени перед дочерью, объяснить, убедить, что все провокации – дело рук проклятого грязного мерзавца, сын которого наверняка использует ее – как шлюху, как половую тряпку, о которую вытирают ноги, как шпионку… и все это потом выливается вот в такие возмутительные скандалы, постоянную ложь, предательство… Не было слов, чтобы убедить ее в своей правоте!

Размазывая по физиономии тушь, помаду, слезы и сопли, эта юная фурия будто наслаждалась своим собственным горем, в котором были виноваты все без исключения, и отец – в первую очередь.

Отвратительная сцена! И это после долгожданного признания Генеральной прокуратуры! Нет, никакие аргументы ею не принимались… Хуже того, правым в конечном счете оказывался не он, а все эти бывшие друзья, приятели, подруги, университетские преподаватели, облившие ее волной презрения, унизительно сочувствующие, подлые, мелкие, гнусные… За что, Господи, за что!…

Однако это уже начинает надоедать! Сколько можно слушать упрямую белиберду?! С какой стати сопливая девчонка закатывает ему скандалы?! Всякому терпению когда-нибудь приходит конец…

Удар кулаком по столу! Сброшенный на пол столовый прибор!

– Ма-а-лчать! Стерва! Сопля! Ты с кем… ты на кого… ты хоть чем-нибудь соображаешь?! Или все твои мозги вытекли из…?!

– А-а-а!

Она завопила так, будто отец ринулся на нее с ножом…

А он сидел опустошенный, привалившись грудью к обрезу стола, в висках бухало, в груди клокотало, руки и ноги вмиг стали непослушными, глаза затянула сплошная серая пелена…

Где– то очень далеко продолжался, затихая на высокой ноте, этот рвущий душу крик… И -пришла тишина. Сперва звонкая, гулкая какая-то, а потом она стала стремительно разрастаться, забивая ватой уши, ноздри, перекрывая дыхание и наваливаясь тяжелым, шипастым зверем…

Увидев то, что на ее глазах происходило с отцом, Ольга так перепугалась, что не придумала ничего лучше, как ринуться вниз, к подъезду, куда удалились телохранитель вместе с водителем, не желая присутствовать при этом диком скандале, чтобы потом спокойно и с достоинством смотреть в глаза человеку, с которым приходилось общаться ежедневно…

– Там! Там! – завопила Ольга, тыча пальцем наверх. И вид ее был поистине страшный – безумные, выкаченные из орбит глаза, разодранное на груди платье, босиком…

Мужики, прыгая через несколько ступенек, ринулись по лестнице на третий этаж, торопливо выхватывая оружие…

А Ольга пулей пролетела оставшееся до выхода расстояние, грохнула выходной дверью, отчего из стеклянной будки выскочил перепуганный охранник, и ринулась к отцовскому «мерседесу», который был припаркован в десятке метров от подъезда. Кто-то преградил ей дорогу, какие-то люди захотели догнать ее, схватить, но она с визгом кинулась к автомобилю, рванув дверцу, рухнула на сиденье и парализовала открытие дверей.

Упав лицом на баранку, зарыдала – в голос, повизгивая и стеная, как по самой страшной утрате.

Ключ торчал в замке зажигания. Она машинально повернула его – и мотор заработал, тронула руль и поставила босую ногу на педаль газа – «мерседес» тихо тронулся. Она нажимала – и он набирал скорость. За пределы двора она выехала уже спокойно, упрямо и холодно глядя перед собой…

Мужик, который хотел поймать ее, догнать, вдруг словно запнулся, метнулся из стороны в сторону и, в отчаянье махнув рукой, опрометью бросился в противоположную сторону, к стоящему на соседней улице неприметному «жигуленку».

Через несколько секунд грохнул взрыв такой силы, что во всех фасадных окнах первых этажей элитного дома вынесло стекла…

Генерал– полковник Афанасьев молча встретил Меркулова, показал на вешалку и, когда тот разделся, так же молча увел в небольшой кабинет Дома приемов Министерства обороны. Высокие окна были закрыты белыми шелковыми занавесками и затянуты плотными шторами.

Они молча сели друг против друга, и министр вопросительно посмотрел на гостя. Вид у него был мрачный и немного растерянный.

– Здесь все, – Костя показал рукой себе на ухо, – спокойно?

– Да.

– Извините, Игорь Сергеевич, я, вероятно, не вовремя. Да и лицо у вас, вижу, усталое…

– Вы, конечно, не видели по телевизору, что в настоящий момент происходит в Государственной Думе?

– Нет, разумеется, а что?

– Буквально десять минут назад генерал Ястребов закончил очередное выступление перед депутатами. После чего тут же состоялось голосование. Дума приняла подавляющим большинством голосов решение о назначении новых выборов Президента.

– Да? – спокойно, будто давно ждал этого события, сказал Меркулов. – А куда же девать ныне действующего?

– Георгий Иванович обвинил Президента, главу его администрации, премьер-министра, ну и еще ряд лиц в коррупции… под овацию зала…

– Значит, я еще не опоздал, Игорь Сергеевич… Я имею совершенно достоверные, перепроверенные сведения о том, что в ряде подмосковных городков и поселков концентрируются особые подразделения, имеющие единое название «Легион» и в которых служат профессиональные военные, прикрывающиеся вывеской спецназа ФСБ. В эти же подразделения рекрутируются уголовники, военнослужащие, совершившие разного рода преступления, и просто контрактники, проходящие службу под знаменами национал-патриотов. Адреса некоторых из них я готов вам представить немедленно. Но…